Часть 1
Десятилетняя годовщина драматических событий осени 1993 года, достигших кульминации в вооруженных беспорядках в центре Москвы 3 октября и расстреле российского парламента из танковых орудий 4 октября, заставляют еще раз вспомнить об одной непреложной истине: там, где речь идет о дележе собственности, о прибылях, там господствующие элиты не останавливаются ни перед какими мерами кровавого насилия и подавления. Когда на кону стоят большие деньги, тогда смолкают фальшивые разговоры о «демократии» и «свободе», а в дело вступает неприкрытое «право сильного».
Главное значение тех событий заключалось в том, что они подвели окончательную черту под периодом, когда реставрация капитализма в России могла проходить под ширмой демократии. Логика этого процесса, связанная с разрушением всей социально-экономической ткани общества, с безжалостным наступлением на гражданские права и жизненный уровень сотен миллионов граждан, с погоней за криминальным обогащением, — не могла быть совместима с развитием и существованием каких-либо форм демократического правления. Она требовала создания авторитарных инструментов власти и усиления репрессивно-полицейских функций государства.
Давая общую оценку танковым выстрелам в центре российской столицы, Международный Комитет Четвертого Интернационала писал: «Четвертого октября в Москве огонь уничтожил не только Белый дом. Артиллерийские снаряды, среди бела дня сокрушавшие парламентское задание в центре города, с еще большей основательностью и бесповоротностью уничтожили реакционный политический миф, который американская и международная буржуазия культивировала в течение десятилетий: миф, что реставрация капитализма в Советском союзе в тоже самое время представляет собой триумф либеральной политической демократии» (Бюллетень Четвертого Интернационала, №7, декабрь 1993, с. 9).
Ничего героического
Начало 1990-х годов в России было временем непрерывных политических потрясений. Не успели выветриться воспоминания о путче консервативных слоев бюрократии в августе 1991 года, как последовал государственный переворот Ельцина 1993 года. Именно тогда в обыденном лексиконе российской политики получила хождение фраза: «Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае он называется иначе».
Оставшиеся в выигрыше в 1991 и 1993 годах сторонники президента Ельцина заклеймили своих противников как «мятежников». Однако бесспорность этой оценки оказалась недолговечной, — как и многие другие иллюзии ельцинского периода. Чем дальше в прошлое уходят непосредственные события осени 1993 года, тем в меньшей степени политическая элита России обнаруживает склонность квалифицировать тогдашнее противостояние как борьбу святых апостолов «демократии» с нечистыми бесами «коммуно-фашизма».
На то есть веские причины. Речь, конечно же, не идет о том, что правящие слои за последние годы стали больше ценить демократию. Совсем наоборот. Фундаментальный сдвиг в сторону создания авторитарно-полицейского государства, ставший особенно заметным по итогам кровавого конфликта 1993 года, достиг к сегодняшнему дню весьма значительных пропорций. Слово «демократия» практически исчезло из лексикона кремлевских политиков. Оно повторяется лишь периодически в качестве ритуального заклинания, когда бывает нужно выразиться о некоем обобщенном историческом «выборе», который якобы сделала Россия. Что же касается реальной политической практики, то мы видим неуклонный дрейф в сторону возрождения старых самодержавных и деспотических традиций русского царизма и худших черт сталинизма. Эта целенаправленная кампания, составляющая подлинный идеологический вектор путинского режима, не вызывает у большинства фигур официальной российской политики желания вспоминать о том, что кровавые жертвы 1993 года предположительно приносились на алтарь торжества демократии.
Многие из тех, кто находился осенью 1993 года на стороне Белого дома, давно вернулись в высшие эшелоны государственного аппарата и во многом определяют политику страны. Они не склонны восторгаться фактом своего тогдашнего поражения. В то же время существует растущее ощущение того, что в поведении обеих противостоявших сторон не было ничего героического. Прикрываясь расхожими демагогическими фразами, сторонники как Ельцина, так и Хасбулатова руководствовались прежде всего корыстными прагматическими интересами. Их действия не могли воодушевить никого, кроме их собственного окружения и зависимых от них клиентов. Обе стороны были фундаментально дискредитированы в глазах общественного мнения беспринципной склокой, в которую оказалось вовлечено множество посторонних лиц, а число жертв достигло несколько сотен, если не тысяч человек.
Характерно признание Геннадия Захарова, который был в 1993 году заместителем руководителя Службы безопасности президента и непосредственно разрабатывал план штурма Белого дома. В недавнем интервью газете Известия он сказал: «За этот штурм я был награжден орденом "За личное мужество"... В междоусобной борьбе, тем более против народа награжденных, тем более Героев, не должно быть... Так что нет у меня восторга от той награды».
Сегодняшняя более осторожная, «дегероизированная» оценка конфликта 1993 года ведущими российскими политиками и СМИ связана также с некоторыми другими факторами. Прежде всего произошло некоторое отрезвление относительно тех надежд, которые возлагались на капиталистический Запад. Ельцин и его окружение вдохновлялись верой в спасительную и благодетельную роль мирового империализма. Род политической иллюзии играл здесь существенную роль, но нельзя недооценивать и степень явной субъективной веры адептов «рыночных реформ» в России то, что современное мировое положение устроено именно таким образом, образуя «наилучший из миров».
Плоское отрицание штампов сталинистской пропаганды привело к крайне некритической оценке того, что представляет собой современный капитализм. На практике это вылилось в убеждение, согласно которому чем больше уступок — экономических, политических, идеологических — будет сделано мировому капиталу, тем будет лучше для России и ее народа. Символом этих настроений стал ельцинский министр иностранных дел А. Козырев, который в отличие от советского министра Косыгина, которого прозвали «мистер «Нет"», сделался для Запада «мистером "Да"». С тех пор новая российская элита — уже на собственном опыте — имела возможность убедиться в том, что почти все, говорившееся советской пропагандой о капитализме, было правдой. Упования и надежды ельцинского периода с точки зрения этого сегодняшнего опыта выглядят весьма наивными.
Власть и народ в 90-е годы
Другой важнейший фактор состоит в том, что за прошедшие 10 лет радикально изменились отношения между новым постсоветским режимом и рабочим классом. В начале 1990-х годов импульс возмущения сталинистским наследием был слишком силен. Массы чувствовали, что общество нуждается в радикальных переменах. В то же время губительное влияние сталинизма сказывалось в том, что общественное сознание было глубокого дезориентировано: отсутствовало настоящее понимание того, какова природа Советского Союза, в чем состоят причины его экономического кризиса, а, следовательно, и каковы пути действительного преодоления накопившихся диспропорций и противоречий. Б о льшая часть советских граждан — рабочие, интеллигенция, инженеры, служащие, студенты, военные, жители села — совсем не связывала будущее обновление страны с торжеством безжалостного капиталистического ига. Никто из них не выступал и не голосовал за расчленение Советского Союза, за криминальное разворовывание государственной собственности, за разрушение сложившейся структуры образования, медицины, отдыха.
Во всех этих базовых вопросах общественной жизни ожидания народа были жестоко обмануты и преданы. Однако темп развития событий опережал скорость перемен в массовых настроениях. В той степени, в какой трудящиеся России продолжали связывать будущее с новым руководством, они были не готовы противопоставить действиям этих сил свой собственный и самостоятельный ответ.
Таким образом, несмотря на жестокие меры «шоковой терапии» и резкое ухудшение положения, поведение масс все еще определялось в начале 1990-х годов преимущественным стремлением любой ценой покончить со сталинским прошлым. Это дало правительству Ельцина спасительное пространство для маневрирования, перегруппировок и дальнейшего проведения своего курса.
К сегодняшнему дню ситуация кардинальным образом изменилась. «Грехи» нового режима в глазах масс уже ничуть не менее велики, чем преступления сталинизма. Пропасть между новым режимом и интересами трудящихся выросла уже столь громадным образом, что достигла пропорций, сходных с теми, которые существовали в конце «перестройки».
Это глубокое отчуждение масс от всех структур постсоветского политического и социально-политического режима, а также растущая социальная поляризация и накопление протеста «снизу» вынуждают правящую элиту путинской России более сдержанно выражаться относительно «побед», достигнутых «демократией» десятилетием ранее.
Государственный переворот
Расстрел парламента осенью 1993 года отнюдь не был импровизацией или просто вынужденной реакцией на действия противников. Он назревал и подготавливался в продолжение длительного времени. Стрельба из танковых пушек стала лишь решающим и завершающим эпизодом в ходе государственного переворота, совершенного президентом Ельциным и стоявшими за ним кругами новых русских «бизнесменов» при полной поддержке ведущих держав и финансовых институтов Запада.
Цель ельцинского переворота состояла в том, чтобы очистить структуры государства от всех институтов и личностей, которые в той или иной форме стояли на пути проведения экономической политики, диктуемой международным капиталом.
Как только в январе 1992 года стартовала программа «шоковой терапии», проводившаяся правительством Гайдара, цены на все товары и услуги выросли до небес, а огромная инфляция мгновенно уничтожила сбережения, накопленные гражданами за многие годы труда. Жизненный уровень народа резко упал. Вместе с этим поднялась новая волна массового недовольства. Опасаясь за стабильность власти, Ельцин в конце 1992 года принял решение отправить Гайдара в отставку.
Падение популярности Ельцина, а также колоссальная коррупция, с которой с самого начала была сопряжена политика капиталистической реставрации, оттолкнула от президента многие близкие ему фигуры и ободрила противников. Вице-премьер Руцкой открыто угрожал опубликовать документы из «11 чемоданов компромата» на Ельцина и его окружение. Поднявшие голову консервативные слои КПСС, которая по сути самораспалась к концу 1991 года, снова объединились и учредили в феврале 1993 года Компартию РФ.
Центром недовольных стал российский парламент. Наделенный значительными полномочиями, он располагал легитимными правами и ресурсами для того, чтобы препятствовать планам Ельцина. К марту 1993 года, когда конфликт двух ветвей власти обнаружился с полной очевидностью, Ельцин попытался распустить его, однако наткнулся на отчаянное сопротивление. В качестве ответной меры Верховный Совет под руководством Хасбулатова инициировал процедуру отставки Ельцина. Только благодаря неимоверным усилиям, в том числе и ведущих фигур Запада, импичмент удалось предотвратить.
В качестве меры временного компромисса в апреле 1993 года был объявлен референдум, результаты которого оказались двойственными и не дали решающего перевеса ни одной из сторон. В то время как большинство граждан по-прежнему высказывалось в поддержку президента Ельцина и общего экономического курса правительства, предложение о перевыборах парламента не нашло народного одобрения.
Западные правительства и мировые финансовые институты были крайне недовольны таким исходом борьбы. Стремясь как можно скорее получить доступ к природным, экономическим и людским ресурсам крупнейшей республики бывшего СССР, они настаивали на скорейшем проведении приватизации и либерализации экономики и требовали от президента решительных действий.
В августе Ельцин начал прямые приготовления к насильственному подавлению своих оппонентов. Он посетил ряд воинских частей, пытаясь мобилизовать в свою пользу поддержку армии. 12 августа он объявил о том, что решающая схватка произойдет в сентябре.
Так и произошло. 21 сентября, опубликовав пресловутый указ № 1400, который объявлял российский парламент распущенным, Ельцин перешел в наступление. Поскольку это было прямым нарушением Конституции, то Верховный Совет имел все юридические основания для того, чтобы, в свою очередь, провозгласить президента отстраненным от власти. В русле этой формальной легитимности президентом был провозглашен вице-президент А. Руцкой.
